ПОГОВОРИ СО МНОЙ

Скалясь радиатором и слепя глазами-фарами, огромный грузовик стремительно надвигался, ужасая своей неумолимостью и безжалостностью. Спастись, убежать не было ни времени, ни сил. Непослушное тело отяжелело, ноги увязли в асфальт, руки безвольно повисли, лишь глаза еще жили, прикованные немеющим взглядом к темному стеклу. Последняя секунда длилась вечность. Безмолвная махина закрыла небо с погасшими звездами и словно замерла на мгновение перед тем, как обрушиться всей своей многотонной тяжестью, смять, вдавить, уничтожить…

Ночь взорвалась оглушительным звоном. Грузовик отпрянул и растаял вместе с кошмарным сном. Виктор открыл глаза, медленно привыкая к своей комнате. Нехотя возвращалось чувство безопасности, но пережитый ужас еще таился в каждой клеточке тела, наполняя его дрожью и тревогой.

Звон повторился. Телефон требовательно звал к себе, заставлял подняться, подойти, снять черную, блестящую трубку.

– Алло, – сказал Виктор, не узнавая своего голоса. Где-то на линии играло радио. И – больше ничего.

– Я слушаю, – сказал Виктор.  И снова в ответ – молчание.

Трубка медленно легла на место. Виктор взглянул на часы, кошачьими глазами светящиеся на столе. Четыре нуля, разделенные  мигающими точками. Нули завораживали, притягивали взгляд, в их округлости было что-то фатальное, затаившаяся частица ушедшего сна.

Проклятый сон. Он приходил почти каждую ночь вот уже месяц с того рокового дня, когда этот или такой же грузовик перечеркнул его жизнь, отняв у него Юльку.

Был зимний вечер девяносто третьего дня после их свадьбы. Они шли по пустынной улице, светлой от легкого, пушистого снега, поскрипывающего под ногами. Юлька что-то рассказывала, смеясь. И внезапно – рев мотора, слепящие огни, будто выстрел в упор…

Удар отбросил его к стене дома, он упал, но тут же вскочил. Красные огоньки, шарахаясь от края до края дороги, уносились в темноту. Рядом, всего в двух шагах лежала Юлька, но она была уже далеко, и снег вокруг почернел от брызг крови.

Когда боль достигает верхнего предела, организм перестает ее ощущать. Шок – это защитная реакция организма, не будь его, человек умер бы от боли. Виктор не умер, он продолжал жить, но душа его онемела, и жил он, словно и не человек он вовсе, а механическая кукла, неизвестно кем заведенная и пущенная в мир. Он ходил на работу, что-то делал, жил, подчиняясь определенному распорядку, а ночь снова и снова возвращала его к той черте, которую нужно было переступить, чтоб жить дальше. Но сделать этот шаг недоставало сил.

На часах ноль сменила единица. Опять зазвонил телефон. Виктор снял трубку.

– Алло…

– Витя… – словно могильным холодом повеяло в комнату. Юлькин голос, единственный и неповторимый, звучал рядом и, вместе с тем, доносился, будто из невообразимой дали.

– Юлька… – слова застревали в горле. – Юлька, ты ведь… – и умолк, не в силах выговорить это страшное слово.

– Витя, поговори со мной. Мне так одиноко!

– Мне тоже, Юлька.

Тишина густо заполнила комнату, не давая словам разлетаться, и они, едва родившись, исчезали в утробе телефонной трубки. Виктор не замечал ничего вокруг, поглощенный юлькиным голосом, забывая о странности и нереальности этого разговора, с виду такого обычного и будничного.

О многом было переговорено. Юлька спросила:

– Брюки ты забрал из химчистки?

– Еще нет. Забыл, – при чем здесь брюки, Господи, о них ли думать? – Завтра выходной, схожу, заберу.

– И грязную посуду не оставляй на столе, – продолжала Юлька.

– Хорошо, – Виктор вспомнил, что стол на кухне действительно завален грязными тарелками.

– И уборку завтра сделай.

– Сделаю, покорно соглашался Виктор, отгоняя мелькнувшую на мгновение мысль о невозможности происходящего.

Разговор закончился внезапно.

– А теперь ложись спать. Все будет хорошо, – сказала Юлька, и телефон умер.

Едва коснувшись подушки. Виктор провалился в блаженный сон без сновидений.

Кончилась ночь, наступило утро, день добрался до середины, когда Виктор, наконец, открыл глаза, чувствуя легкость и спокойствие, каких не испытывал, кажется, уже много лет. Полночь вспомнилась далеким сном, нереальным, но приятным. Телефон обтекаемо сверкал на письменном столе, его шнур скользнул на пол, свернулся кольцами, выставив взлохмаченные концы оголенных проводов. Виктор вспомнил, как на второй день после похорон он сам вырвал провод из розетки, будучи не в силах отвечать на соболезнующие звонки друзей и знакомых, которые вновь и вновь приторными голосами напоминали ему об утрате.

Мытье посуды и уборка заняли весь остаток дня. Ложась спать, Виктор мысленно отметил, что данные Юльке обещания – пусть во сне – он выполнил и теперь ждал продолжения сна, как встречи после долгой разлуки. Он почему-то был уверен, что продолжение обязательно будет.

Были дни и были ночи. Жизнь разделилась надвое. День заполняли какие-то дела, работа, встречи – все это казалось мелким, несущественным, лишь подготовкой ко второй части жизни – ночной. И приходила ночь. Звонил телефон с оборванным проводом, и в трубке звучал родной юлькин голос. За этот прекрасный сон Виктор готов был отдать всю дневную жизнь.

Но однажды, недели через две, звонок застал Виктора на кухне, где он допоздна возился, ремонтируя газовую колонку. Бросился к телефону, схватил трубку и похолодел. Он вдруг понял, что это не сон. Что-то внутри содрогнулось и затрепетало. Одно дело знать, что разговор с призраком происходит во сне, и совсем другое – когда потусторонний мир вторгается в реальную жизнь.

– Юлька, – сдавленным голосом едва выговорил Виктор, безуспешно пытаясь унять дрожь. – Я думал, сон… Так не бывает…

В ответ послышался смех, будто рассыпались серебряные колокольчики.

– Бывает, Витя.

– Но как же… – все слова вылетели из головы.

Голос в трубке улыбался.

– Не обижайся, Витя, но ты не поймешь. Никто не поймет… из вас… живых. Доверься мне, и все будет хорошо. Вот увидишь.

Черный идол – телефон проник в его жизнь, опутал паутиной ласковых слов, привязал, подчинил себе, требовал отчета в совершённых поступках и тайных помыслах, и не скрыться, не спрятаться, не утаить. Впрочем, Виктор и не стремился что-либо скрывать. Каждый вечер он спешил к своему кумиру, к своему Богу с жаждой поделиться, рассказать обо всем.

На работе, между тем, у Виктора дела пошли как нельзя лучше. Его назначили заместителем начальника лаборатории, что не вызвало удивления у сотрудников, хотя еще пару месяцев назад могло показаться совершеннейшей нелепостью. Все заметили происходящие с ним перемены, но, конечно, об их истинных причинах и помыслить не могли. Решили: мол, человек потерял жену и теперь с головой ушел в работу. С горя.

В конце лета погиб начальник лаборатории. Погиб странно и нелепо: возвращаясь с работы, оступился и упал в канализационный люк, оставленный открытым кем-то по недосмотру. Виктор занял его место в небольшом кабинете рядом с лабораторией. Он еще осваивался, обживался, когда в кабинет, постучав, вошла девушка и протянула направление из отдела кадров. Виктор взглянул на листок, вызвал заместителя и поручил ознакомить новую сотрудницу с лабораторией. Он видел ее всего несколько секунд, даже не запомнил толком черты лица. В памяти остались только высокая, стройная фигура, золотистые волосы, стекающие на плечи, и широко раскрытые пронзительные зеленые глаза. Но что-то в ее облике заворожило его, и он еще долго вертел в руках листок из отдела кадров, всматривался в начертание букв ее имени Наталья. НАТАША.

Ночью Виктор впервые рассказал Юльке не все. Он утаил от нее Наташу; какое-то внутреннее чувство остановило его, и он сам не мог понять, почему сделал это.

Переполненный автобус натужно взвыл и медленно пополз от остановки. Виктор, уткнувшись лицом в чью-то куртку, ерзал спиной, пока сзади не лязгнула дверь. Через минуту, когда утряслись, удалось подняться на ступеньку выше. Виктор протиснулся вперед и вдруг услыхал знакомые голоса. Он вывернул голову и увидел рядом Наташу и Генку из его лаборатории. Они стояли к нему спиной и разговаривали негромко, но Виктор, прижатый к ним, отчетливо слышал каждое слово.

– А что, – говорил Генка. – Он нормальный мужик. И голова у него варит как надо.

– Голова, может, и варит, – отвечала Наташа. – Но ты посмотри, глаза у него пустые. Он же, как робот. Ты видел когда-нибудь, чтоб он улыбался?

– Как ты не понимаешь, горе у него, – Генка объяснил это назидательным тоном, но Наташа возразила:

– Знаю, что горе, знаю, что жена погибла, но почти год прошел. Сколько можно носить траур?

Виктор понял, что речь идет о нем, и ему стало мучительно неловко, однако, деваться было некуда, и он только втянул голову в плечи, боясь, что его заметят. А разговор уже переключился на другое. Генка сказал:

– Что ты сегодня делаешь? Может, пойдем куда-нибудь?

Что ответила Наташа, Виктор не слышал. Автобус подошел к остановке, Виктор протиснулся к выходу и с облегчением вывалился наружу.

Снежный дождь холодной лапой хлестнул по его разгоряченному лицу. Виктор шел, не отворачиваясь от колких струй. Мысли, каких уже давно не было, бились в голове, и от них было больно. Эта девчонка… Какое она имеет право обсуждать его? Но ведь она в чем-то права… Что-то в нем изменилось, и только сейчас он начал это понимать, не осознавая толком, что именно.

Утром Виктор вызвал Наташу к себе в кабинет. Она пришла, села и смотрела выжидающе, а Виктор собирался с мыслями, не зная, с чего начать.

– Давно собирался поговорить с тобой, да все как-то времени не было.

«А ведь она красивая», – обозначилась прокравшаяся мысль.

– Как работа? Справляешься? – Господи, как это все глупо! Эти пустые казенные фразы… Огромные зеленые глаза смотрели на него в упор строго и внимательно. Виктор смутился, растерялся и… улыбнулся. Неожиданно для себя.

– Справляюсь. Пока получается, – Наташа улыбнулась ему в ответ, и растаял лед.

Став начальником, Виктор с работы уходил последним после того, как проверил и опечатал все помещения. Но сегодня в лаборатории горел свет. За столом, склонившись над схемой, сидела Наташа. Виктор подошел.

– Вот, Виктор Александрович, не получается, – в голосе звучали виноватые нотки, но глаза предательски выдали, они ясно сказали, что не в схеме тут дело, что Наташа ждала его. И Виктор снова улыбнулся.

– Ладно, завтра разберемся. Пойдем-ка лучше домой.

На улице моросил мелкий, холодный дождь. Наташа раскрыла зонтик.

– Идите под крышу, – сказала и взяла Виктора под руку.

Они прошли мимо автобусной остановки и пошли пешком в мутном сиянии фонарей, плавающих в мокром тумане…

…Телефон надрывно звонил, когда Виктор вбежал в квартиру и, не раздеваясь, схватил трубку.

– Где ты был? – спросила Юлька ледяным голосом.

Запыхавшись, не успев еще отдышаться, Виктор выпалил:

– На свидании.

– И кто она? – из трубки ощутимо повеяло холодом.

– Ты ее не знаешь.

– Знаю, Витя, знаю, – холод обжигал ухо, проникал в голову, растекался по телу, отяжелевшему и немеющему. – Я все знаю. И о вашем ужине в кафе, и о прогулке под зонтиком, и о поцелуе в подъезде. На романтику потянуло?

Виктор молчал, потрясенный. Даже не спросил, откуда она знает. И так все ясно.

– Юлька, ты должна меня понять. Я все же живой человек… – и осекся.

– Да, ты пока живой. В отличие от некоторых. Но ты нарушил наш уговор. Ты скрыл от меня…

– Я ничего не скрывал, – возразил Виктор.

– Скрыл! – Виктор покрылся изморозью. – И я знаю, почему.

– Юлька, пойми меня, послушай…

– Нет, ты меня послушай. Эта девица должна исчезнуть из твоей жизни. Пусть уедет навсегда. Иначе… Она может попасть под машину, утонуть, может, наконец, провалиться в канализационный люк. Все может быть.

Виктор содрогнулся от страшной догадки.

– Значит, Петренко в люк… ты?

– А что в этом такого? Нужно же было тебе место освободить! Или ты недоволен?

– Но ты убила его!

– Что значит «убила»? Он просто перешел из одного мира в другой. Тебе-то какое дело? Ты только выиграл.

– Юлька, – простонал Виктор. – Я не хочу, не могу играть в эти игры. Отпусти меня, пожалуйста.

– Отпустить? – в трубке послышался смех. – Ну, нет. Ты – мой! И никуда от меня не денешься. Ты мой! НАВСЕГДА!

…Ощерясь радиатором и слепя глазами-фарами, огромный грузовик стремительно надвигался, ужасая своей неумолимостью и безжалостностью. Непослушное тело отяжелело, ноги увязли в асфальт, руки безвольно повисли, лишь глаза еще жили, прикованные немеющим взглядом к темному стеклу, за которым скалилась карикатурная пародия на юлькино лицо. Безмолвная махина закрыла небо с погасшими звездами и словно замерла на мгновение перед тем, как обрушиться, вдавить, уничтожить…