СНЕГУРОЧКА

НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА

Всю последнюю неделю хлестал дождь. Изредка прорывался снег, мокрой кашей ложился на раскисшую землю и сразу же таял, растворялся в мутных лужах и топкой слякоти. Все уже смирились с тем, что придется встречать Новый год в сырости. Но вечером 30 декабря похолодало, а 31-го утром снег пушисто покрывал землю, и в воздухе кружились, порхали мириады снежинок. Ближе к полудню снегопад утих, вскоре небо очистилось, выглянуло солнце, засияло, заискрилось в ослепительных сугробах, в ветках деревьев, облепленных снегом. Стало тихо и радостно, как и должно быть перед Новым годом.

В тот день я поссорился с Надей. Как случилось и кто виноват – не о том речь. Но новогодняя ночь, которую мы так ждали, теперь обещала лишь холод и пустоту.

Я шел домой, яростно вспоминая недавний разговор, находя язвительные и остроумные ответы, которые не пришли мне в голову в нужный момент, и ничего не видя перед собой кроме Надиного лица, раскрасневшегося от злости.

Уже стемнело, и желтые пятна фонарей выхватывали из тьмы кляксы изрытого следами снега, а над ними ехидно улыбалась рогатая луна, подмигивая мне с утыканного звездами неба.

У моего подъезда стояло белое изваяние: соседские детишки слепили снежную бабу. Я прошел уже мимо, но случайный взгляд зацепился за что-то и потянул обратно, не отпуская от этой странной фигуры. Вдруг я увидел под слоем снега силуэт – или показалось – и осторожно стал лепить холодную, податливую массу. Охваченный возбуждением, я не чувствовал холода, и руки мои стали такими горячими, что от них поднимался пар.

Работа продвигалась споро, и по мере того, как выявлялись из снежной глыбы все новые черты, отступала, таяла обида, растворялась злость, душу наполнило радостное умиротворение.

Отступив на пару шагов, я посмотрел на создание рук своих. Передо мной стояла Снегурочка. Она обратила ко мне белое лицо и смотрела и тихой полуулыбкой.

Я устало вздохнул. Дело сделано, можно идти домой.

В телевизоре веселились клоуны. Некоторое время я смотрел на них пустыми глазами, потом задремал. Открыв глаза, увидел, что до Нового года осталось всего несколько минут. Мне захотелось еще раз посмотреть на Снегурочку.

Набросив куртку и нахлобучив шапку, я выскочил из подъезда и остановился в недоумении. Снегурочки не было. Под фонарем лежала бесформенная куча снега. Стало так обидно, что выступили слезы: поднялась же у кого-то рука на мое снежное чудо! И тут я заметил девушку, стоящую неподалеку. Она молча смотрела на меня огромными синими глазами, и прядка светлых волос, выбившихся из-под шапочки, вздрагивала от легкого ветерка. Вся она была белой-белой: белая шапочка, белые сапожки, только глаза синели под черными ресницами, да розовели чуть тронутые помадой губки.

– Я ждала тебя, – хрустально прозвучал в ночной тишине ее голос. – Пойдем. – И протянула руку в белой варежке с вышитой синей снежинкой.

Так не бывает, подумал я, взял ее за руку, и мы пошли в новогоднюю ночь, сияющую разноцветием огней, миганием елочных фонариков за притемненными окнами.

Мы шли по лунному снегу, как по серебристым облакам. Безлюдные улицы раскрывались нам навстречу, и весь город, весь мир принадлежали нам двоим.

– Как тебя зовут, – спросил я.

– А как бы ты хотел? – рассмеялась она.

– Я буду звать тебя Снегурочкой.

Она обдала меня синевой глаз и улыбнулась:

– Вот и прекрасно.

О чем мы говорили?

 Сейчас трудно вспомнить, еще труднее рассказать. Разговор перескакивал с одного на другое, порой мы просто шли и молчали, и молчание было нам не в тягость, потому что наши души соприкоснулись и слились воедино, незримые нити связали нас, и не было силы, способной разорвать эту связь.

Как-то незаметно мы оказались у моего подъезда.

– Мне пора, – грустно сказала Снегурочка.

– Как, уже? – вздрогнул я. – Я провожу тебя.

– Не надо, – она покачала головой.

– Но почему? – я не мог отпустить ее, не мог допустить, что вот сейчас она уйдет и исчезнет навсегда.

Снегурочка молчала, взгляд ее синих глаз пронизывал насквозь. Я сжимал ее руки, чувствуя холод даже сквозь варежки.

– Замерзла?

Она улыбнулась и покачала головой. Я снял варежки, поднес тонкие пальчики к своим губам, подышал на них и прикоснулся поцелуем. Снегурочка вздрогнула, словно хотела что-то сказать, но я склонился к ней и слова умерли, не родившись.

– Не надо… – выдохнула Снегурочка, но губы ее приоткрылись и устремились к моим.

Холод пронизал меня до самого сердца, но столько было в нем тепла, что, кажется, всех льдов Арктики и Антарктики, вместе взятых, не хватило бы, чтоб остудить его. Я целовал губы, глаза, старался согреть ее своим теплом, но она вдруг спрятала лицо на моей груди и затихла. Несколько секунд стояли неподвижно, потом Снегурочка отстранилась и прошептала:

– Иди…

– Ты придешь? – спросил я, не веря, что эта встреча может оказаться последней.

– Не знаю, – голос ее дрожал.

– Но мы увидимся? – во мне кричало отчаяние.

– Надеюсь.

Она отступила на шаг и сказала:

– Иди и, прошу тебя, не оглядывайся. Если хочешь, чтоб мы встретились, не оглядывайся! Ну, иди же!

Столько боли было в ее голосе, что я повернулся и шагнул в темноту подъезда.

Я не оглянулся.

Квартира встретила одиночеством. Не включая свет, я повалился на диван, уткнулся в подушку и замер. Хотелось выть от тоски и бессилия. В конце концов, я провалился в тяжелый сон.

Снилось мне, будто я вхожу в огромный зал, полный искрящегося льда. Посреди зала на ледяном кресле восседает высокий старик с длинной белой бородой. Его глаза пронзительно смотрят из-под кустистых бровей. Перед ним стоит моя Снегурочка, а вокруг нее… Господи, такое может присниться только в кошмарном сне. Дикие, невообразимые чудовища, пауки с рыбьими головами, какие-то мохнатые клубки с глазами на тонких стебельках… И вся эта нечисть суетилась, прыгала, тыкала клешнями, щупальцами в Снегурочку и хохотала, хохотала…

– Тихо! – молвил старик.

Все замерли, и он произнес сурово:

– Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Снегурочка молчала. Какой-то рыбопаук радостно завопил:

– Ей холодно! Смотрите, она замерзает!

И снова буйное веселье химер. Снегурочка стояла неподвижно, но заметно было, как ее бьет озноб.

– Да, именно этого я и боялся, – грустно сказал старик, и в его голосе не было прежней строгости. – Ты очеловечилась!

– Очеловечилась, очеловечилась!.. – подхватили твари, а одна из них подняла свои клешни и выкрикнула:

– Смерть ей! Заморозить ее!

– Уймитесь, – прикрикнул старик и молвил Снегурочке:

– Что же мне с тобой делать?

– Отпусти меня, – едва выговорила она.

– Не отпускай ее, не отпускай, – суетились химеры. – Заморозить ее! Смерть ей!

– Молчать! – рявкнул старик, и химеры разлетелись по углам. – Отпустить, говоришь? Да будет так! – Старик поднял руку, в которой сверкнул прозрачный жезл. Вспыхнуло голубое сияние, и все исчезло.

Я лежал, уткнувшись в подушку, и сон таял, удалялся в небытие. Вся минувшая ночь была призрачной и нереальной. «Приснится же такое!», – подумал я. Новогоднее солнце залило светом комнату. Спать уже не хотелось.

 Я накинул куртку и выглянул из подъезда. Слепленная мною Снегурочка развалилась, видимо, расстрелянная снежками какой-то подгулявшей компанией. Жаль было ее, но со мной оставался мой сон, самый чудесный сон, какой только может присниться. Я сунул руку в карман, нащупал что-то пушистое, извлек и остолбенел. На моей ладони лежали варежки с вышитыми голубыми снежинками.

…Шли дни. Все свободное время я бродил по городу, вглядываясь в лица прохожих, ища, не мелькнет ли  где белая шубка. Напрасно. Звонила Надя, что-то говорила, но я не стал слушать и положил трубку.

Январь близился к концу. Боль притупилась, стала привычной. Однажды поздно вечером я возвращался домой после очередных безуспешных поисков. Вот и мой дом. Завернул за угол и замер. Все во мне перевернулось. У подъезда, на том же месте, что и в новогоднюю ночь, стояла Снегурочка.

Все еще не веря, на дрожащих ногах я подошел к ней и достал из кармана варежки, с которыми не расставался.

– Возьми… Ты забыла… – ком в горле не позволил продолжить, сказать ей все, о чем думал в своих бесконечных поисках.

Снегурочка протянула руки, и снова, как в ту ночь, я грел ее пальчики своим дыханием, а потом нашел ее губы.

Они были мягкими и теплыми.