Я – метапель. В русском языке нет аналога этому слову. Для тех, кто не знает, поясняю: метапель – это человек, помогающий тем, кто не может сам себя обслужить – старикам, больным… Он (а чаще она) убирает в квартире своего подопечного, готовит ему обед, словом делает всю домашнюю работу. Моя специализация – купание стариков, что, конечно, не ограничивает круг моих обязанностей одним лишь купанием.

На работе часто встречаются ситуации, наводящие на размышления. Я записываю их, порой рассказываю друзьям и знакомым, разумеется, изменяя имена и другие приметы лиц, причастных к данной истории. Впрочем, главное – не эти приметы, а сама суть.

Вот одна из этих историй.

БУЛОЧКИ

Авраам, крепкий старик с аккуратно подстриженной седой бородой, окаймлявшей его суровое лицо, похожий на своего тезку – библейского праотца, дремал, сидя на диване в глубине большой комнаты.

Его сын Эли и я расположились за столом поодаль и разговаривали вполголоса.

– Работа у тебя будет нетрудная, – несмотря на марокканские корни, Эли вполне прилично говорил по-русски. – Купать его нужно будет изредка, по необходимости. Утром его нужно поднять, посадить в кресло-каталку, помочь умыться. А потом – самое главное – он должен помолиться. Если утром не помолится, он становится ненормальным. Сможешь приходить часов в семь?

«Это даже хорошо, что рано», – подумал я и согласно кивнул.

– Придешь, наденешь на него талит, наложишь тфилин, и пусть молится. Ты умеешь накладывать тфилин?

Я нагло сказал:

– Научусь.

Работа и в самом деле оказалась несложной.

Ровно в 7 часов утра я входил в его квартиру. Авраам уже ждал меня – он привык подниматься рано. После утреннего туалета я подкатывал его к столу, облачал в талит, накладывал тфилин, обматывая ремнями правую – здоровую руку, потом садился напротив и созерцал, прихлебывая чай с пряным запахом листочков «нана», приготовленный его женой.

Авраам молился сосредоточенно, закрыв глаза и шевеля губами. Большинство молитв он знал наизусть, и лишь иногда просил меня подать с полки молитвенник. Я смотрел на его просветленное лицо, и странное чувство охватывало меня, будто я стал невольным свидетелем прямого общения с Богом, будто молитва эта – не монолог, а диалог, и Авраам слышит своего невидимого собеседника...

Молитва длилась около получаса. Потом я снимал талит и тфилин, складывал в специальную сумку и подавал завтрак. На завтрак всегда было одно и то же: кофе с молоком и булочка с маргарином.

Однажды утром в доме не оказалось булочки для завтрака, и Авраам обратился ко мне:

– Ты не мог бы сходить в пекарню и купить булочки?

– Конечно, могу. Нет проблем.

– Знаешь пекарню здесь, за углом?

– Знаю.

– Мы всегда там покупаем. Там хорошие булочки.

– Хорошо, там и куплю.

Купил я ему булочки, а потом подумал: «Надо бы и себе купить». Но в этой пекарне булочки были не то, чтоб плохие, но слишком уж сладкие и сдобные, мы привыкли покупать в другом месте. Метров через триста находилась еще одна пекарня, в которой работал приветливый араб, с которым я, заходя за булочками, всегда обменивался несколькими фразами, и даже, если у него не было мелких денег на сдачу, он возвращал мне купюру со словами: «Ничего, завтра занесешь». Но покупал я у него булочки по одной причине. Нигде больше не было таких мягких и пушистых булочек с хрустящей корочкой, которые одинаково хороши были и с вареньем, и колбасой. Да и стоили они заметно дешевле.

Прогулялся я к нему, купил себе десяток булочек и с двумя пакетами вернулся к Аврааму.

Авраам удивленно глянул на второй пакет и спросил:

– А это что?

– А это я себе купил.

– Другие? – удивился Авраам.

– Мне эти больше нравятся.

Авраам заинтересовался:

– А сколько они стоят?

– Пять шекелей за десяток.

Булочки Авраама стоили шесть шекелей, поэтому он заинтересовался еще больше.

– Можно попробовать?

– Конечно, – и я намазал маргарином теплую булочку с хрустящей корочкой. Авраам откусил кусочек и покачал головой:

– В самом деле, очень вкусно.

Он доел булочку и попросил еще одну, а, прикончив и ее, сказал:

– Слушай, ты себе еще купишь. Оставь эти мне. Ладно?

– Ладно, – согласился я. Авраам выудил из кармана монету в пять шекелей и положил на стол.

С того дня это вошло в мою обязанность – каждое утро ходить в пекарню к арабу за булочками. Я приносил два пакета, один откладывал в сторону для себя, а второй клал на стол, сразу же извлекал булочку и намазывал маргарином.

Так продолжалось около месяца. Но как-то раз в душу Авраама закрались сомнения.

– Где ты покупаешь эти булочки? – спросил он после завтрака. – В какой пекарне?

Я честно и откровенно признался, что хожу за ними в пекарню подальше, что привык там покупать, потому что булочки там вкуснее.

– Это у араба ты покупаешь?

– Да, у араба, – подтвердил я, не чувствуя за собой вины.

Авраам покачал головой:

– Мне нельзя есть эти булочки. Запрещено. Это не кошерно. Ты больше не покупай мне там.

– Хорошо, – согласился я. – Буду покупать в ближней пекарне.

На следующий день я принес два разных пакета – один из ближней пекарни, второй – из дальней.

Авраам откусил кусочек кошерной булочки и скривился.

– Это не вкусно, – пробормотал он.

– Зато кошерно, – заметил я.

– Кошерно, – проговорил Авраам и героически доел свою булочку. Вторую, вопреки обыкновению, он не попросил.

На следующий день я снова зашел в обе пекарни и купил два пакета булочек. Принес, положил свои булочки на кресло, а кошерные – на стол. Хотел, было, достать одну, но Авраам остановил меня.

– Постой, – говорит, – это булочки невкусные, я хочу вон ту, – и он показал на пакет на кресле. Я хотел объяснить, что эти булочки не кошерные, что они из арабской пекарни, но не успел. Авраам впился в меня взглядом и спросил с надеждой в голосе:

– Они ведь из ближней пекарни? Да?.. Из ближней?.. Да?

И столько мольбы было в его взгляде, что я не смог открыть ему правду.

– Да, из ближней, – подтвердил я.

– Дай мне, дай, – умоляюще пролепетал Авраам, и не успел я намазать булочку маргарином, он впился в нее зубами, осыпая себя крошками.

А я подумал: может, нехорошо, что я обманул его, но он так хотел быть обманутым! Да и обман ли это? Он прекрасно знал, что булочки испечены не евреем, а значит, не кошерны. Но если он съест некошерную пищу, не зная о том, что она не кошерна, на нем как бы и нет греха. Весь грех теперь ложится на меня, поскольку я солгал.

Так как же верующий человек относится к Богу? Как к Всевышнему и Всемогущему? Или как к начальнику, которого можно и обмануть, как только он отвернется? Ладно, Авраам, парализованный старик, грех которого не так уж велик, по сравнению с попыткой обмануть Бога в масштабах страны, как это происходит при продаже арабу всего хлеба Израиля перед праздником Песах. И это при том, что ничто никуда не исчезает, а всего лишь полки с квасным затягиваются полотнищами. Можно подумать, Бог за полотнища эти не заглядывает. Причем, это не игра. Ходят по Израилю суровые проверяющие и за неспрятанное пиво нещадно штрафуют, а то и магазин закрыть могут. А если подумать на минутку, что произойдет, если тот араб, которому за символическую плату достались неисчислимые запасы муки, дрожжей, пива и еще много чего некошерного для Песах, так вот если он после праздника потребует, чтоб все, что он купил, привезли ему домой…

А Авраам по-прежнему каждое утро ест арабские булочки. Он свято верит, что они кошерные. По крайней мере, делает вид.