ЗЕРКАЛО

1 ШАГ В ХРУСТАЛЬНУЮ ДВЕРЬ

Опрокинутое небо расплескалось по холмам Галилеи галактиками городов, созвездиями улиц, и трудно было в майской ночи разглядеть черту, отделяющую звезды небесные от звезд земных. Но где-то по ту сторону Нацеретских гор уже близилось к восходу солнце, розово осветив рассветные облака. И погасли звезды небесные и земные. Начинался новый день.

В этот час, когда фонари уже умерли, а солнце еще не родилось, улица на склоне была сумрачной и пустынной.

Выйдя из ярко освещенного подъезда, Давид на минуту остановился… И увидел: около мусорного контейнера ярко светился в темноте кусочек неба с розовыми облаками.

Это было зеркало. Старое зеркало, которое выставили за ненадобностью, чтоб забрал кто-нибудь, а нет – приедут мусорщики и навсегда похоронят его в утробе своей машины.

Всего лишь зеркало. Ничего особенного. Прямоугольный кусок стекла, потускневшего от времени, в деревянной резной раме, некогда покрытой лаком. Но Давид смотрел на него с каким-то странным чувством. Ничего особенного. Только розовые облака за пыльной вуалью. Только странные письмена на раме. Казалось, они обладают необъяснимым магнетизмом, маня и притягивая к себе.

Из-за горы выкатилось солнце, повисло огненным шаром, растопив сумерки спящей улицы.

«Пора идти», – подумал Давид. – «Машина ждать не станет».

Но все-таки…все-таки…

Взглянув на часы, Давид схватил зеркало, оказавшееся неожиданно тяжелым, и потащил в дом.

В бетонной коробке завода было жарко. Открытые настежь окна и двери не спасали. Наоборот, сквозняк был похож на огненное дыхание огромного дракона.

Обливаясь потом, Давид таскал заготовки, зло вспоминая того, кто сказал, будто алюминий – легкий металл, и благодаря судьбу за то, что попал на алюминиевый, а не чугунный завод.

За два года пребывания в Израиле Давид уже дважды менял место работы. С самого начала он и не пытался найти работу по специальности, прекрасно понимая, что вряд ли здесь нужны учителя черчения и труда. Немного поработал уборщиком на автомобильном заводе, потом прельстился объявлением, что требуются рабочие в престижную электромеханическую фирму. Однако, оказалось, что кондиционеры жутко тяжелые, а с механизацией там, скажем, не все благополучно. Хозяевам было выгоднее платить гроши чернорабочим, чем закупать дорогостоящую технику. После месяца работы Давид какое-то время лежал с радикулитом, потом нашел работу на алюминиевом заводе. По сравнению с кондиционерами алюминиевые планки были полегче. Зато смены по двенадцать часов. Зато заработок повыше. Короче, работать тяжело, но терпимо. Да и квартиру купили. И теперь, хочешь – не хочешь, а тянуть лямку нужно. Так и тянул.

В полдень коротко рявкнул звонок, и мгновенно упала тишина. Обед – дело святое.

В столовой Давил нашел Олега, сел рядом.

– Ты, кажется, историк?

Олег усмехнулся:

– Я – водитель тележки. Это раньше был археологом. А что, есть проблемы с историческим прошлым?

– Проблем нет, – сказал Давид. – Но я нашел одну штуковину, кажется, старинную.

– Интересно, – оживился Олег, глаза его за тонкими стеклами очков заблестели. – Принеси завтра.

– Не могу, большая очень.

– Колесница царя Соломона?

– Зеркало я нашел. Большое. И у него на раме странный такой узор, будто надпись. Но буквы ни на что не похожи, я таких не видел.

– Когда? – коротко спросил Олег.

– Что «когда»? – не понял Давид.

– Когда я увижу это зеркало? Может, сегодня после работы? Хотя… Нет, сегодня не получится. Таня идет в ульпан, а я сижу с Анютой. Завтра – тоже… Знаешь, что? Ты срисуй эту надпись точно так, как она расположена. А я посмотрю по справочникам.

Солнце, изнывая от жары, наконец, устало нырнуло за дальние холмы. Вечер дохнул легким ветерком с намеком на прохладу.

Желтый микроавтобус затормозил у перекрестка. В стареньком «Фольксвагене» не было кондиционера, и Давид с облегчением выбрался из душного нутра, подставил лицо ветерку, доносящему в самое сердце Галилеи прохладу Средиземного моря.

Как обычно, в вечерних сумерках толпа фланировала по улице, жадно глотая воздух, пахнущий морской влагой.

 Протолкавшись через народное гуляние, Давид окунулся в тишину подъезда, поднялся в квартиру.

– Привет, – сказал он жене. Рая сидела за столом, держа в одной руке карандаш, а в другой – сигарету. Перед ней расстилался кроссворд в газетную страницу величиной. На плите булькала кастрюля, в квартире привычно пахло пельменями.

Конечно, Рая не была поваром. Рая была экономистом с дипломом, даже когда-то работала по специальности в районном Доме быта. В Израиле ее познания в социалистической политэкономии оказались ни к чему. Рая окончила бухгалтерские курсы, но и это не помогло. Она рассылала свои документы в разные конторы и в ожидании удачи полдня за ползарплаты присматривала за двумя старушками, помогая им по хозяйству, изредка подрабатывая уборкой на виллах. О работе на предприятии она и слышать не хотела, питая патологическое отвращение к монотонной работе от звонка до звонка, и проводила свободное время у телевизора или с кроссвордом.

– Привет, – откликнулась Рая. – Зеркало откуда?

– Кто-то выставил, а я утром подобрал. Как оно тебе?

– Старье! – Рая погасила сигарету. – Еле отчистила. Куда думаешь повесить?

Об этом Давид уже подумал. В спальне прямо напротив кровати на пустой стене торчал гвоздь, оставшийся от прежних хозяев. Зеркало само просилось именно на эту стену, на этот гвоздь.

Отмытое и отчищенное, оно выглядело много лучше. Стекло (если это было стекло) стало прозрачным и глубоким, будто и не зеркало это вовсе, а окно в соседнюю спальню, где на такой же кровати, купленной по случаю у соседей, сидит такой же Давид, взъерошенный и усталый.

– Ну, как? – в спальню заглянула Рая. – Повесил?

– Смотри, – Давид кивнул на стенку.

Рая подошла к зеркалу, посмотрелась, поправила прическу.

– Нормально, – сказала она. – Идем ужинать.

У Давида было три недостатка: он не умел петь, танцевать и рисовать. Сразу после ужина он ушел в спальню и, пока Рая смотрела очередной боевик по киноканалу, старательно срисовывал загадочную надпись.

Рая вошла в спальню, когда Давид уже собирал с пола испорченные листки. Вошла и удивилась:

– Ты еще не спишь?

– Уже ложусь.

– Что ты делал? – Рая заглянула в его каракули. – Зачем это?

– Покажу Олегу, он археолог, может, разберется, что здесь написано.

Рая пожала плечами:

– Оно тебе надо?

– Интересно, – сказал Давид.

Рая ничего не ответила. Сбросила халат, нырнула под простыню и отвернулась.

Давид разделся, погасил свет, лег рядом. Постарался уснуть, но сна – ни в одном глазу. Возбуждение от работы клокотало, требовало выхода.

Давид обнял жену, погладил ее грудь. Рая поежилась и проворчала недовольно:

– Отстань, я устала.

«Ничего не поделаешь», – вздохнул Давид. – «Насильно мил не будешь». Отвернулся, устроился поудобнее и постарался уснуть.

Привычная сцена. Любовь была вначале и длилась до самого отъезда в Израиль. Потом за работой, за финансовыми проблемами Давид не заметил, как супружеская жизнь превратилась в сосуществование в одной квартире со всеми атрибутами коммуналки, включая скандалы из-за непомытой посуды. А то, что раньше называлось любовью, перешло в будничный секс по пятницам. Но сегодня воскресенье…

Давид лежал без сна. Рядом тикал будильник, за спиной слышалось мерное дыхание жены. Сквозь раскрытое окно дышала ночь – шелестом ветерка, далеким шорохом машины по асфальту, обрывками музыки из соседнего дома. Огромная луна с туманного неба ослепительно смотрела через окно в зеркало, разбрызгав свет по комнате.

Зыбкая грань между явью и сном раскололась с хрустальным звоном, вспугнув приближающееся забытье. В комнате что-то неуловимо изменилось. Зеркало… Из него, казалось, исходил свет. Или отражение лунного? Давид встал, заглянул в зеркало.

Он увидел свою спальню, кровать, спящую жену… Но не увидел себя. Будто его и не было в этом мире.

Где-то внизу живота родился страх. Время растеклось и застыло вязкой тишиной. Давид протянул руку, коснулся зеркальной глади. Рука почти без сопротивления вошла в глубь зеркала, и только небольшая рябь скользнула по поверхности. Давид испуганно выдернул руку. Снова легкая рябь. И – все по-прежнему. Спальня, кровать, жена… Все, кроме него…

Сколько времени Давид простоял так в оцепенении, он не знал, не помнил. Но что-то вдруг словно подтолкнуло его. И он решился.

Шагнул в зеркало, будто в раскрытое окно.

На долю мгновения потемнело в глазах, кольнуло в висках…

Давид стоял в своей спальне… Своей?.. Чужой?.. Зеркальное отражение. Все – свое, знакомое. И чужое – одновременно. Кровать… И спящая женщина… Жена? Или чужая?.. Давид хотел и боялся ответов. Осторожно открыв дверь, вышел в салон, заглянул на кухню. Зеркальное отражение. Но в окно светила обычная луна, заливая комнату призрачным светом.

Давид вдруг испугался. Что если он каким-то сверхъестественным способом попал в чужую квартиру? Что если сейчас хозяйка проснется и спросит его, что он здесь делает? В одних трусах?

Давид вернулся в спальню и на цыпочках шагнул к зеркалу.

Женщина на кровати вздохнула, заворочалась. Давид замер. Медленно повернул голову и увидел…

Это была все-таки Рая. Волосы, лицо – ее. Но соскользнула, упала на пол простыня, и лунный свет окутал голубоватым сиянием обнаженное тело. Темные волосы разметались, оттенив лицо. Руки взлетели на подушку, будто она хотела подложить их под голову, да не донесла, так и уснули, словно два крыла на взлете. Двумя холмами бугрились груди, глядя в потолок темными сосками. Лунные лучи ласково скользили по бедрам, мальчишески узким, по изящным, стройным ногам и терялись в темном треугольнике между ними…

Давид смотрел неподвижно, боясь вспугнуть тишину.

Вдруг Рая открыла глаза. И улыбнулась.

– Что же ты стоишь? Ложись же, – и подвинулась, освобождая ему место.

Давид лег и снова замер, не решаясь прикоснуться к этой знакомой и незнакомой женщине. Но она сама обняла его, прижалась…

Чувственная волна подхватила и понесла Давида все дальше от обыденности, все выше, в мир неизведанного.

Но схлынула волна, оставив Давида на берегу реальности в ирреальном зазеркальном мире.

Рая потянулась к нему, поцеловала и сказала:

– Спи, милый. Тебе завтра рано вставать.

«Милый»… Никогда Рая не произносила это слово. Да и Рая ли это? Здесь ведь другой мир, незнакомый, возможно, чужой. Только что Давид пережил самые счастливые минуты в своей жизни. Но если так велико счастье в этом мире, то каким же должно быть несчастье? Давид боялся остаться, боялся разочарования, которое, как ему казалось, неминуемо наступит утром.

Он подошел к зеркалу, заглянул. В его мире Рая по-прежнему спала, отвернувшись, а из-под простыни выглядывало ее плечо, перечеркнутое черной бретелькой лифчика, который она никогда не снимала на ночь. И это уже не было зеркальным отражением. Вторжение в зазеркалье сломало симметрию, нарушило гармонию миров.

Страх ночным холодом растекся по телу, и Давид поспешно шагнул в пространство резной рамы. В реальность.

На мгновение потемнело в глазах, кольнуло в висках, и хрустальные колокольчики пропели за его спиной.

Давид оглянулся и встретился глазами с собой. Нерешительно поднял руку, протянул навстречу двойнику. Их руки соприкоснулись, и Давид ощутил лишь холодную гладь стекла.

До утра оставалось совсем немного.

Запищал будильник. Давид вскочил с постели. Вопреки ожиданию, он чувствовал себя свежим и прекрасно отдохнувшим. А все события минувшей ночи – сон. Всего лишь сон, немного страшный, но невыразимо приятный.

Приглаживая перед зеркалом свою короткую стрижку, Давид подмигнул отражению, и оно в ответ подмигнуло ему.

В этот день работалось легко. Грохот станков не отдавался болью в голове, алюминий, как оказалось, не такой уж тяжелый, и даже огненное дыхание хамсина не обжигало.

Лишь после смены, когда стояли на крыльце в ожидании автобуса, Давид показал Олегу свой рисунок. Олег долго вертел в руках листок, поворачивал и так, и этак, потом проговорил задумчиво:

– Любопытно, по-моему, эта штука постарше, чем я думал.

Он хотел еще что-то сказать, но в ворота уткнулся желтый «Фольксваген» и пронзительно засигналил.

– Ладно, поехали, – сказал Олег. – Дома я разберусь.

Пока автобус блуждал улицами и переулками, Давид, как обычно, дремал, откинувшись на сиденье. Уснуть не удавалось, потому что Боря по прозвищу Водка Абсолют громко, на весь автобус делился воспоминаниями:

– Вчера зашел свояк, принес бутылку. А жена приготовила курицу. Натерла чесноком, обмазала майонезом и запекла в духовке. И сварила рис. Как она варит рис! С шафраном, кладет туда специи… Это было что-то!..

Давид вспомнил о раиных пельменях, и ему вдруг захотелось курицу с рисом. Чтоб курица, непременно запеченная в духовке. С майонезом и чесноком. И чтоб рис… Давид сглотнул слюну и отогнал непрошеные мечты. Они возвращались, наполняя душный автобус воображаемым ароматом, и от этого становилось грустно.

Дома на ужин были сосиски с вермишелью. Давид терпеть не мог сосиски, однако, прожевал через силу, не ощущая вкуса, и ушел в спальню.

Зеркало висело на своем месте, отражая пустоту. Давид заглянул в него, ожидая увидеть… Что? Он и сам не знал. Увидел то, что должен был увидеть – спальню, шкаф, кровать… И еще увидел свою глупую рожу.

– А что ты хотел увидеть? – сказал он своему отражению. – Все нормально. Чудеса бывают только во сне.

Давид долго лежал и разглядывал зеркало, странный узор на раме, похожий на надпись на неизвестном языке, еще более странный иероглиф вверху посередине, и постепенно уходили усталость и раздражение, в тело вливались умиротворение и покой, словно исходящие из глубины зазеркалья. И не мешали крики и стрельба в телевизоре за дверью, и даже проглоченные сосиски казались уже не то, чтоб вкусными, но, по крайней мере, съедобными.

Вчерашний сон вернулся воспоминаниями, живыми и реальными, будто все происходило наяву. Нет, не шаг в зазеркалье, – в чудеса Давид не верил, – но Рая, бесстыдно обнаженная, любящая и страстная… Неужели и это сон? Все смешалось, перепуталось – быль и небыль, явь и сон, и нельзя было отделить одно от другого. Так и задремал Давид, не в силах понять случившееся.

Он не слышал, как закончился фильм, как пришла Рая, разделась. Чуть скрипнула кровать, когда Рая легла рядом, и Давид открыл глаза. Ему вдруг показалось, что он вернулся в свой сон, как в другую часть реальности. Жена лежала рядом, живая и манящая. Давид повернулся к ней. Рука нырнула под простыню, легко коснулась бархатистой кожи, погладила талию, скользнула к бедрам…

– Я сплю, – равнодушно сказала Рая. И рука бессильно упала.

Это – явь! Давид отвернулся и стал изгонять из памяти вчерашний сон, но он не уходил, дразня все новыми подробностями.

Рая давно уснула, а Давид лежал, вглядываясь в пустоту ночи, будто ожидая чего-то. Ночь тянулась немилосердно. Время переползло за полночь. Давид, повинуясь безотчетному чувству, встал, подошел к зеркалу. Постоял, вглядываясь в странную надпись, потом нерешительно прикоснулся к иероглифу.

Он вздрогнул, когда пропели хрустальные колокольчики, хотя и ждал этого. Ждал, не веря.

Легкая рябь замутила на мгновение гладкую поверхность, и растаял двойник в зазеркалье. Комната за резной рамой манила соблазном, и Давид, отбросив сомнения, шагнул в нее. Теперь он знал наверняка, что это не сон. С хрустальным звоном захлопнулась дверь за спиной, и другая Рая приняла Давида в свои объятия.

Продолжение